Мама мечтала о сыне архитекторе, совсем позабыв предсказания сумасшедшей монашки!
Вспомнила об этом только когда пришла на мою первую выставку. По ее словам, как из тумана, начали проявляться очертания далекого прошлого. “Вот ей 10 лет, она сидит во дворе и что-то рисует в альбоме. К ней подходит местная сумасшедшая, по прозвищу “монашка”, и заглядывая в рисунок говорит: “Неплохо рисуешь, девочка, но вот твой сын будет настоящим художником.”
Мама про этот эпизод забыла, или наоборот, придумала его, как красивую легенду, но это уже не важно, так как другого выбора у меня все ровно не было. Уже в 10 классе я понял, что ничего делать не умею. Только рисовать. А мамина история только подтверждает это.
“Время! Хоть ты, хромой богомаз,
Лик намалюй мой в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
У идущего к слепым человека!»
В.В. Маяковский
Вдохновленный последней строчкой своей любимой поэмы Маяковского “Я люблю смотреть как умирают дети”, я нарисовал свое первое заметное произведение. Так его и назвал “Одноглазый Христос”. Всем так понравилось, что его сперли. Я не сильно расстроился, это же признание! Вот Сашка Скляр расстроился, потому что я обещал ему подарить эту работу.
Почему цветы… Они мне всегда были очень близки. Я и в лес из-за них ушел. Мне тут было как-то очень не комфортно. Вот все это построенное людьми удручало, было тяжело дышать. Мне и сейчас тяжело дышать. Дома построенные человеком и даже соборы построенные человеком не сравнятся с деревом, которое выросло само по себе. И я стремился к тому чтобы жить там, где деревья, жить в дереве и самому быть деревом.
Я помню, когда это со мной случилось. Вот весь визуальный ряд: серые ряды домиков, столбы с проводами, запахи… и для того, что бы как то удержать голову я шел по улице и смотрел вверх на ветви деревьев. Специально выбирал места, где они погуще и смотрел только на ветви. Таким образом я перемещался по городам. А потом собрался и уехал от всего этого подальше.
Решил стать лесником… Даже думал, что так и буду жить до конца в лесу. Потом зачем-то вернулся. Вероятно для того, чтобы делать картинки. Потому что делать картинки в лесу бессмысленно. Нужны зрители, нужны аплодисменты, их ощущения, то самое признание, которое увело Христа… этого очень не хватает в лесу.
Мои картинки - это аплодисменты тому, что передо мной, тому что я чувствую, этому большому и удивительному. Это мое состояние восторга всем! Это мои аплодисменты верхнему! Но потом, мне нужны аплодисменты тех, кто вокруг меня. От Него их не дождаться. Он сам только того и ждет. А мне достаточно совсем чуть-чуть. Тех, которые не придуманные, не накапанные нечаянно в уши, а такие, просто… без предысторий. Но даже этого “чуть-чуть” нет в лесу, поэтому я и вернулся. Вероятно из-за того, что моей маме сказали в 10 лет.
Я правда тогда этого еще не знал, когда возвращался. Я просто хотел делать картинки, а потом оказалось что я их и есть могу. Была перестройка и я их продавал. Это так здорово, делать только то, что ты по настоящему хочешь. В самом начале все было очень легко. Я научился размазывать краски, приносить это все в магазин и там это все продавалось, а потом начались сложности. У иноземцев начались сложности с вывозом. “Вот если бы ты делал это на холстах” - говорили мне арбатские “искусствоведы”, а не на картонках. На картонках вывозить сложно, их не свернуть.”
А дальше тебя просто несет… Я всегда рисовал то, что меня вдохновляло, что мне по настоящему нравилось, но бывали моменты, когда особенно хотелось есть и я пробовал рисовать на заказ. Это было настолько мучительно, что с самого начала я уже понимал, что ничего у меня не получится. Я даже хотел бы, но… понимал, что не получится.
Один раз был очень смешной случай, еще при советской власти. Меня позвала одна тетечка разрисовывать ее деревенскую школу. Она была дочь какого-то партийного работника, только что стала директором этой школы и поэтому могла многое себе позволить. Я позвал с собой друга и мы взялись за работу. Мне так нравилось делать эти совершенно чудные картинки.
И тут соседнему конкурирующему заведению (кажется это был профком) срочно понадобилось поменять их наружную коммунистическую рекламу на заборе. Нам предлагали те же страшные сумасшедшие деньги, за которые мы разрисовывали школу. Нужно было нарисовать плакаты “Слава Туду” и “Слава Сюду!” Мой друг взялся за эту работу, а я рисовал карту мира в школе со всеми событиями.
Потом я решил помочь приятелю и предложил ему нарисовать два транспаранта. Один про колхозника с трактором, а другой про колхозницу с коровой. Там краски скупые были, всего в два колора и плакаты были ну совсем простые. Я старательно намалевал кОлхозника и кОлхозницу, а когда показал их, мы с моим другом так ржали, что больше в этот день работать не могли и пили только водку. Потому что у меня получилось как у Остапа Бендера на пароходе. Вот что значит для меня рисовать на заказ, зря переводить материал и время. Что-то я еще мог ровненько написать, но вот фразы “Слава КПСС” и “Партия - ум совесть и честь нашей эпохи!”, вот никак не получались, как бы я не старался - не мог. Даже за кусок колбасы. Честнее пойти поработать грузчиком, честнее булку украсть и съесть.
Как только начинаешь думать, все исчезает... Как важен момент. Тот самый, когда ты ловишь ритм, когда он в тебе возникает как щелчок. Его нужно просто поймать и главное не стараться потом улучшить, чтобы не испортить. Это так часто случается, когда ты вроде еще не наигрался, вот еще чуть чуть… еще… и все, щелчок пропал. Все пропало. Его уже не вернуть назад, проще выбросить по быстрому, забыть что оно было и сделать следующий. Я про это знаю, но остановиться очень тяжело, особенно когда не наигрался. Иногда лучше вообще не начинать…Тогда ты точно ничего не испортишь.
Если научно объяснять что я делаю, то хочу увеличить количество праны на квадратный сантиметр, а если не научно, то это необъяснимо и для этого уже не нужна мастерская, нужно небо над головой и ветер.
Сурен Айвазян
текст: Chandra Li
фото: Angy Adams